kaplja

Я недавно познакомилась с одной человеческой зеброй. У нее дома - муж, много кошек и котов, а еще пес. Это очень хорошая зебра. Она старается спасать тех, кто хочет спастись. От них самих.

И вдруг я вспомнила, что когда-то уже писала про эту самую зебру!

Подробностей нашего знакомства не будет, можете не спрашивать про него, но вот вам по этому поводу моя очень старенькая сказочка, еще коммунальных времен. Кажется, она о смерти. А может, о бессмертии...
В общем, решайте сами. )

ВКУС БАБАРАКИ

Из непарнокопытных Грэви предпочитал зебр.
Может, его привлекало своеобразное чередование черных и белых полос на теле этих животных, которое ученые называют "расчлененкой", или действовал механизм добрых воспоминаний об Африке, где он почувствовал себя человеком, то ли просто сказывался детский опыт походов в зоосад.
Но с зебрами у Грэви был особый язык.
И еще... они снились ему каждую ночь.
Некоторые зебры появлялись всего однажды, но при этом могли сообщить Грэви нечто особенно важное, а других он знал уже достаточно хорошо, и даже имел с несколькими зебрами запанибратские отношения.
- Мое почтение, матушка Квагга!- восклицал он при радостной встрече,- Как обстоят у нас дела на юге?
- Давненько не виделись, масса Грэви,- улыбалась в ответ зебра,- у нас на юге период дождей Мчжоу, а в это время растения наливаются соком.
- Должно быть приятно лакомиться свежей зеленью,- подмигивал Грэви матушке Квагге, и они вместе счастливо смеялись над этим удачным обстоятельством.
- Если бы Вы были зеброй, - однажды мечтательно призналась Квагга,- то Вам, как старому другу, я показала бы место, где растут особенно сочные стебли бабараки. Иногда мне жаль, что многие не могут насладиться вкусом бабараки.
- А нет ли способа стать на некоторое время зеброй, попробовать бабараку, а потом вернуться в самого себя и проснуться утром как ни в ком не бывало? - вдруг спросил Грэви, предположив самое невероятное.
- Гм... Видишь ли... Способ стать зеброй довольно прост! - воскликнула Квагга, - Только вот захочет ли тот, кто побывал в зебре, делать вид, что он ни в ком не бывал?
- А бабарака очень вкусна? - спросил Грэви.
- Я рассказала бы тебе о ней. Но слова здесь бессильны.
Если бы зебра стала расхваливать неповторимый вкус бабараки, Грэви, по всей видимости удовлетворился бы простым описанием. Он составил бы собственное представление о бабараке и, при случае, сам отыскал бы ее среди других растений. Грэви с затаенной грустью подумал о неведомом ему особом, элитном, селекционном подвиде бабараки, разводимом на особых плантациях в условиях наилучшей урожайности.
- А можно мне хотя бы взглянуть на бабараку, матушка Квагга? - осторожно поинтересовался Грэви.
- Как! Неужели я не сказала тебе , что бабараку могут увидеть только зебры?!
Грэви ничего не оставалось, кроме того, чтобы немедленно стать зеброй.
- Так. Сколько времени это займет? - решительно спросил он и посмотрел на часы.
Было семь минут восьмого, а будильник Грэви обычно ставил на девять часов утра.
- Не очень скоро и не так уж долго, - усмехнулась Квагга, подставиляя свою полосатую спину,- надо только успеть добраться до табуна.
Грэви деликатно оседлал матушку Кваггу и восхитился рисунком на ее спине.
- Это наша внешняя отличительная черта, - объяснила по дороге зебра,- но всем известно, что внешнее имеет внутреннюю суть. Суть зебры в чередовании. Тот заумный ветеринар, который назвал рисунок зебры страшным словом "расчлененка", просто не нашел с нами общего языка. Но, согласись, глупо заставлять зебру говорить по-человечески.
- На каком же языке тогда мы с вами общаемся?- удивленно спросил Грэви.
- Это так называемый адаптационно-условный язык. Он включает в себя жесты, мимику, интонацию, звуковые и зрительные знаки, особые энергитические эманации и психозаряды... Впрочем, не советую тебе останавливаться на чем-то из этого отдельно, поскольку тогда может нарушиться равновесие, а без него наш язык перестает быть понятным.
Они скакали по песчанным просторам навстречу огненному солнцу, которое слепило Грэви глаза, и одновременно пекло в затылок.
- Чередование, если хочешь знать, это повсеместный и непреложный процесс,- продолжила Квагга,- но взгляни на мою спину, каждая полоса уникальна и неповторима. Иногда, конечно, там встречается подобие симметрии и похожесть формы, но при тщательном рассмотрении найдуться непременные отличия каждой полоски. Таков закон природы. И мы, наконец, добрались до нужного места.
Квагги остановилась в кругу зебр.
- Может, мне встать на четвереньки?- спросил Грэви.
Он спрыгнул со спины матушки Квагги и оказался в центре круга.
- Оставайся в естественном положении и ни о чем не волнуйся, - успокоила Квагги.
Зебры носились по кругу, все увеличивая скорость и скоро Грэви не мог уже сосчитать их числа.
Он и сам крутанулся на месте, стараясь совпасть с этой гонкой, чтобы снять головокружение, вызванное бешенной скачкой. Это немного помогло, но теперь невозможно было остановиться. И Грэви волчком завертелся в кругу бегущих зебр.
У него даже перехватило дыхание и потемнело в глазах.
И, кажется, Грэви даже потерял сознание.
А когда открыл глаза, Квагга уже протягивала ему сочные стебли бабараки.
- Ты прекрасно выглядишь, - обрадовалась она.
Грэви упоенно жевал бабараку, которая оказалась столь вкусна, что ее можно было есть бесконечно.
Он поедал бабараку, и невероятно быстро рос.
Ноги его стали выше гор, а голова поднялась за облака.
Он становился все больше и больше, но странное дело, чем больше он становился, тем легче весил.
Бабарака делала его легче пушинки.
Грэви взлетел в воздух и закувыркался в воздушных потоках, подставляя солнцу полосатую спину.
- У тебя здорово получается!- кричала Квагга, летевшая рядом, пристроившись к облаку, забавно повторяя его форму.
Теперь Грэви уже не был уверен, что она зебра.
А вскоре он потерял Кваггу в бескрайних просторах космоса.
Грэви стал таким невероятно большим, что на всех его светлых и темных полосках создавались целые миры с населяющими их существами.
Они рождались, жили всю жизнь и умирали.
А Грэви все летел и летел, совсем не чувствуя своего тела.
Он вдруг вспомнил, что не спросил у тетушки Квагги, как ему вернуться в самого себя.
Возвращаться было не к чему.
Он оставался самим собой, хотя и стал кем-то еще.
Вполне возможно,что зеброй.
Ведь из непарнокопытных он предпочитал именно зебр.